«А за электричество я плачу самогонкой»

Адищевское сельское поселение — райский уголок на юго-востоке Костромской области — район, площадью 500 квадратных километров. Прописано там 1510 жителей, из них 308 пенсионеров. На самом деле там живет дай бог треть этого количества, так что доля стариков может быть не 20 процентов, а две трети. Плотность населения в два раза больше, чем в Сахаре, но в два раза меньше, чем в Монголии.

Это редкое и стремительно сокращающееся население размазано по 37 населенным пунктам. Впрочем, в 10 из них не числится ни одного жителя, но в части таких деревень есть сезонные обитатели. Как правило, это наследники деревенских домов, живущие неподалеку — в Кинешме или в Заволжске. Они платят за электричество, и поэтому оно там еще есть. Среди таких — Твердово и Дорофеево, где последние местные жители уже умерли, и зимой нет ни души. Твердово при этом в муниципальном реестре деревень отсутствует, а Дорофеево, наоборот, есть. На этом месте возникает сомнение, насколько достоверен местный учет.

Бабе Насте (именно так она представляется при знакомстве) восьмой десяток. Живет она в деревне Долгово, где когда-то было 50 дворов, а теперь обитаемых осталось четыре, а живет постоянно семь человек, из них пять пенсионеров — четыре по возрасту и один по инвалидности.

Когда-то в деревне был и клуб, и магазин, а теперь хлеб и другие продукты, без которых никак, раз в неделю привозит хозяйка магазина, который находится в 18 километрах.

Она ворчит, что прибыли с долговских никакой, но ездит, и обитатели деревни ждут каждого вторника. Уличное освещение давно не работает, но грейдер чистит дорогу зимой, а в домах есть свет.

С бабой Настей живет сын Иван 56 лет, безработный, пробавляющийся сдачей металлолома. Вокруг их деревни полно брошенной старой техники — несколько тракторов и грузовиков, даже останки автобуса. Один из тракторов внезапно оказался на ходу. Реанимировал его Иван, но документов на него никаких нет, и поэтому выехать за околицу невозможно. Если поймает полиция, штраф может составить от пяти до пятнадцати тысяч рублей, суммы для деревни Долгово неподъемные. Но можно, например, вспахать огород — у бабы Насти он приличных размеров и очень ухоженный, несмотря на ее восьмой десяток.

Иван ждет пенсии через четыре года, но известие о повышении пенсионного возраста воспринимает совершенно равнодушно: «Ну что поделаешь» — хотя срок ожидания возрастет до семи лет, и его шансы дотянуть сильно снижаются. Про тихого Ивана говорят, что он пропивает материну пенсию, но без него бабе Насте, да и соседке ее Валентине было бы куда труднее — именно Иван носит воду, дрова, делает всякую непосильную старушкам работу.

Их соседи Коля и Галя, оба свежие и бодрые пенсионеры, Николай держит пилораму, пилит доски на заказ. Но заказы то есть, то нет, и понятно, что ежемесячная пенсия — единственный надежный источник денег. Дети их живут в Кинешме, это примерно километров пятьдесят и два часа пути, потому что часть дороги очень плохая, ее не чинили лет сорок.

Еще одна одинокая пенсионерка, Валентина — бывшая учительница и заведующая клубом, дважды вдова, недавно пережившая инфаркт, рассказывает: «Мне в костромской больнице предложили шунтирование, но я отказалась, хотела быстрей домой вернуться. Я в городе не могу».

Дети Валентины, живущие в Костроме, навещают и помогают, но в ежедневном режиме — принести дров или воды — помогает тихий сын бабы Насти, Иван, которому Валентина за это платит. На вопрос, помогают ли дети деньгами, кивает и добавляет: «А я внуку помогаю».

В соседней деревне Горки, которая немного ближе к почте и магазину, семь домов, в шести живут постоянно, в трех — есть вода и теплый туалет. Эти дома строил когда-то совхоз для молодых специалистов. Правда, хозяйка одного из них, Маша, пенсионерка 56 лет, говорит, что деревенская водонапорная башня сильно проржавела и вот-вот рухнет. Маша — мать двух взрослых дочерей, давно покинувших родное гнездо, но регулярно привозящих внуков погостить — энергичная женщина, работает на подмоге у дачников и берется за все: где огород, где убрать, где сходить протопить дом перед приездом хозяев, где присмотреть за стариками или больными, — и с получением заветного статуса пенсионерки активности своей нисколько не уменьшила.

В дачный сезон она ездит по своим многочисленным работам на стареньком скутере, зимой все гораздо труднее — пешком в мороз восемь километров до ближайших работодателей и призрачная надежда на попутку.

Пробовала ездить на вахты в Москву, но деревенское хозяйство нельзя бросить на месяц.

Маша читает новости в интернете, у нее есть аккаунт в фейсбуке. Прочитав новость о разрешении собирать валежник, она немедленно отправилась это делать. Несколько позже выяснилось, что она поторопилась, закон еще не принят. Уверена, что правительство повышает пенсионный возраст, «чтобы вообще никому ничего не платить, все помрут».

Судя по датам на могилах деревенского погоста в Николо-Бережках (в деревне прописано два человека), у нее есть основания так считать. На большинстве могил за последние 10 лет — 1950-е годы рождения.

Сейчас у Маши гостит одна из дочерей с младенцем 11 месяцев, и ей надо поворачиваться еще быстрее, плюс два рта, а сезон еще только начинается, и работы очень мало. Но Маша не унывает: «А за электричество я самогонкой плачу!» — смеется она. Она и вправду гонит для знакомых, и этот приработок ее выручает.

В Горках живет и совсем пожилая пенсионерка Анна Ивановна. В силу возраста — Анне Ивановне за 80 — пенсия у нее по местным меркам большая: тысяч восемнадцать. Родственники Анны Ивановны живут в соседнем Маркове, регулярно пользуются ее деньгами, а однажды хозяйка магазина, которая возит продукты и в Горки, обратила внимание, что у пенсионерки совсем нет денег на обычные покупки, и не стала об этом молчать.

Общественное мнение в деревне оказалось вполне работающим механизмом — в результате пошли разговоры, и родственники Анны Ивановны перестали отбирать у нее все деньги, и старушка стала опять покупать вафли и леденцы.

А что до помощи — почистить зимой дорожку от крыльца до калитки или прокосить ее летом — то обычно это делают соседи, а вовсе не марковские родственники. Без соседской помощи и поддержки в деревне не выжить.

В тех же Горках живет беспаспортная Ира неопределенного возраста. Она немного странная, соседи пытались ее уговорить получить инвалидность, но Ира, во-первых, ни в коем случае не согласна считаться «дурочкой», а во-вторых, восстановление паспорта стоит несколько сотен рублей, которых у нее нет. С едой, когда Ире не удается заработать, немного помогают в церкви в Бережках, где она верная прихожанка.

Самое крупное поселение в муниципалитете — собственно, село Адищево (ударение на первый слог, но этимология очевидна), где прописано около 600 человек, в реальности живет 300, две трети — пенсионеры и безработные. Здесь есть школа. Еще недавно в Адищеве была маленькая бумажная фабрика, работавшая на привозном вторсырье, но теперь она переехала в Кострому, и адищевских возят теперь на короткие четырехдневные вахты за сто километров. Нынешняя глава администрации Татьяна Александровна Орлова, в прошлом учительница, тоже в какой-то момент работала на фабрике, но вести семью и хозяйство в режиме 4/4 невозможно, и она уволилась. Моложавая Татьяна Александровна оказывается матерью двоих взрослых детей, один из которых живет и работает в Костроме, а другая замужем за военным в Новороссийске. Кстати, они оба прописаны по-прежнему в Адищеве.

Татьяна Александровна ожидаемо жалуется на недостаток средств.

Во всем муниципалитете не осталось ни одного предприятия, есть несколько ИП, но дохода с них не видно.

Есть и сельскохозяйственный кооператив — небольшая молочная ферма в Адищеве, несколько десятков коров, но практически все их молоко скупает хозяин фермы из райцентра, чтобы потом перепродать вместе со своим — адищевские продают свое молоко дешевле. Это пока держит ферму на плаву. Судя по тому, как выглядит хозяйство, больших коммерческих перспектив у него не просматривается: технологии прошлого века, и, прямо скажем, не слишком чисто.

Лет 30 назад на околице деревни Дорофеево, тогда еще живой, ингушская семья завела овечью ферму в брошенном коровнике, но спустя три года и ферму, и полдеревни уничтожил страшный пожар. Никто, кроме овец, не погиб, но ингуши уехали.

Окрестности — леса, поля, быстрые холодные речки — привлекли некоторое количество дачников. Большая часть дач сгрудилась в нескольких деревнях вокруг музея-усадьбы Щелыково. Здесь есть и почта, и начальная школа, и пара магазинов, и даже кафе. Дачники когда-то ездили в дом отдыха при усадьбе, а потом обзавелись своими домами. Музей и санаторий, принадлежащие Союзу театральных деятелей (дом отдыха завел медицинский корпус и превратился в санаторий) — это крупнейшие в округе работодатели, и уже в нулевых для работы в санатории официантками и горничными стали завозить работников из соседнего Заволжска — местных перестало хватать.

Каждый дачник тоже потенциальный и реальный работодатель, и эту работу пока делают местные.

Однако Татьяна Александровна не считает, что затухающую жизнь могут спасти дачники — она говорит просто: «Нам чужих не надо».

При этом продажа муниципальной земли под застройку — едва ли не единственный источник дохода муниципалитета. За последние несколько лет было продано около десятка участков, по косвенным данным можно оценить доход муниципалитета от этих продаж максимум в несколько миллионов рублей.

Деревня Марково, которая когда-то была центральной усадьбой колхоза имени Островского, тоже помаленьку пустеет. Электричество сюда провели в 60-х, а дорогу замостили в середине 70-х. Клуб даже есть, только вот нет денег его топить зимой. В Маркове стоит телефонная вышка. Со связью все совсем не так плохо — 10 лет назад по деревням расставили телефонные будки, а восемь лет назад до щелыковской почты дотянули оптоволоконный кабель, и теперь интернет раздают оттуда по телефонным проводам. Мобильный интернет, несмотря на близость вышки, работает слабо, но количество подписчиков и «Одноклассников», и «Фейсбука» (москвичи занесли) растет.

Есть в Маркове и крестьянские хозяйства: держат скотину, кур, огороды — летом на все это хороший спрос, но зимой сбывать продукты некому, и коммерчески эти предприятия большого смысла не имеют.

Кроме крестьян, есть и другие жители, вроде актерской пары, которая перебралась сюда уже около 10 лет назад. Городскую квартиру они сдают, живут в деревне постоянно. Такие беглецы из городов в последнее время встречаются в этих местах: они живут в деревне круглый год, лишь изредка ездят в город. Так жил здесь примерно двадцать пять лет пенсионер всесоюзного значения, бывший главный редактор крупнейшей советской газеты «Известия» Иван Лаптев, в другой деревне живет какой-то писатель-нелюдим.

Один из соседей Маши в Горках, Николай сорока с лишним лет, раньше летом бегал по лесам, собирал грибы и ягоды на продажу, ловил рыбу, но из нищеты вылезти таким способом у него не получилось. Дачницы из соседних деревень регулярно нанимают его что-то поделать — вычистить склон от ольхи, прокопать канаву или просто выкосить участок, но у него нет даже своих топора или косы. Николая с женой очень поддерживала, особенно зимой, пенсия его падчерицы. Отец девочки умер, и она получала пенсию по потере кормильца. Но в прошлом году 16-летняя Катя вышла замуж за парня из дальней деревни Заборье, и пенсию ей платить перестали.

Лучше всех зарабатывают плотники и вообще строители. Их в округе немного, а поскольку последние 20 лет строилось довольно много дач, то, пока москвичи не стали завозить строителей, местная бригада неплохо поднялась — мужики стали менять машины, построили себе в домах теплые туалеты, наглядевшись на то, как это делается у дачников. Один из строителей дополнительно зарабатывает тем, что следит за порядком в своей деревне зимой, когда из 25 домов обитаемы три.

Вся округа знает, что у него настоящая овчарка Рекс и ружье, и в деревне спокойно.

В своей маленькой деревне он что-то вроде коменданта — охраняет дома в отсутствие хозяев, вместе с женой помогает по хозяйству соседям-дачникам (где что-то починить, где покосить), у него ключи, ему звонят и просят протопить дом к приезду — работы в сумме набирается, даже в несезон.

Единственный актив в этих краях — природа, чистый воздух, чистые речки — и тот сегодня тоже под угрозой. В соседней Ивановской области, всего в 8 километрах от границы Адищевского муниципалитета построили могильник для опасных химических отходов, что вызвало неожиданную бурю возмущения и у местных, и у дачников. На общественные слушания по поводу расширения этого могильника внезапно пришло и приехало несколько сотен человек. После жарких дебатов и страстных речей начальство пообещало местным жителям закрыть существующий могильник и не открывать новый. Но начальству не верят и пересказывают друг другу, что вот, мол, опять стали возить туда что-то.

Есть в округе и попытки завести фермерское хозяйство, предпринимаемые неместными деятелями. Однако, когда двое москвичей купили 300 гектаров земли с прудами, лугами и даже остатками стада, планы нанять местных жителей на работу в этом хозяйстве провалились: расстояние в 10-15 км при отсутствии транспорта, а иногда и дороги становится непреодолимым препятствием, хотя зарплату предлагали вполне конкурентную. В результате на ферме вахтами работали доярками несколько женщин, завезенных аж с Урала. Первое лето дела шли вполне бодро, но сейчас, спустя три года, объявление о продаже молока и творога с поворота дороги исчезло.

Дороги поддерживать дорого, особенно, когда населения критически мало, не говоря уж об общественном транспорте. Но разрушение дорог обрекает территории на окончательное и бесповоротное запустение.

Кажется, при такой стадии обезлюдения и отсутствия хоть какой-то, хотя бы теоретической, перспективы развития точка невозврата уже пройдена, и тратить деньги на поддержание дорог уже не имеет смысла.

Пройдет еще 25, максимум 30 лет, и баба Настя, Валентина, Иван, Николай, Анна Ивановна и многие другие, как и автор это текста, переместятся на кладбище в Бережках, деревенская жизнь, какой она сохранялась так долго, несмотря ни на что, окончательно исчезнет. Столетиями возделывавшаяся земля придет в свое первоначальное состояние, осинники и ольшанники окончательно затянут поля, быстро расплодятся зайцы, бобры запрудят ручьи и речки, и луга заболотятся, лисы, кабаны, волки и даже лоси будут пугаться разве что друг друга, и только столбы и остатки дорог будут напоминать о том, что здесь когда-то жили люди.