Запрещенные лекарства

Частная история

Бурная общественная реакция на несправедливость в очередной раз доказала свою эффективность — Главное следственное управление ГУ МВД России отменило уголовное дело в отношении обвиненной в сбыте психотропного средства москвички Екатерины Конновой. Женщина купила через посредников за границей незарегистрированный в России противосудорожный препарат диазепам в виде микроклизм для своего больного ДЦП и эпилепсией ребенка. Остаток дорогого лекарства она решила продать на интернет-форуме, однако покупателями оказались сотрудники правоохранительных органов. В июне 2018 года Следственный отдел ОМВД РФ по Мещанскому району Москвы возбудил дело по статье 228.1 УК РФ (незаконные производство, сбыт или пересылка наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов).

Печальные последствия этой истории удалось предотвратить, благодаря поднявшемуся общественному шуму — информация о деле Конновой дошла до Кремля.

Однако сама проблема, которая чуть не привела мать тяжелобольного ребенка за решетку, никуда не делась.

Сегодня огромное количество родителей детей-инвалидов и взрослых больных находятся ровно в таком же положении. В нашей стране не применяется масса новых эффективных лекарств, которые весь мир использует уже много лет. А те, что зарегистрированы в России, зачастую не доходят до пациентов из-за бюрократических препон или дороговизны. Но вместо того, чтобы решать эти проблемы, государственная машина ловит «преступников» на нелегальном рынке купли-продажи лекарств.

Все по закону

Причем делается все это по закону. «В России запрещен оборот оружия, наркотиков, психотропных веществ, алмазов, — объясняет полковник милиции в отставке, адвокат Евгений Черноусов. — И я уверен, что если бы не общественный резонанс, то Коннову привлекли бы к уголовной ответственности». По словам эксперта, подобные лекарственные средства вправе закупать и продавать только специально уполномоченные аптеки, которые этими лекарственными средствами занимаются. Что касается физических лиц, то лекарства выдаются самим пациентам или родственникам прикованных к постели больных по документам строгой отчетности.

Впрочем, отмена постановления о возбуждении уголовного дела тоже произошла в рамках закона. Как объяснил Черноусов, сотрудники милиции завели это дело для галочки — наспех, с нарушениями закона об оперативно-розыскной деятельности, не имея доказательств того, что женщина знала, что имеет дело с запрещенным к обороту психотропным средством. Но установила все это вышестоящая прокуратура только после того, как к делу подключился глава МВД Владимир Колокольцев.

Подобные методы повышения показателей в силовых ведомствах не редкость. Черноусов напомнил о произошедшей несколько лет тому назад провокации в отношении двух граждан Белоруссии, которым сотрудники российского наркоконтроля от имени «аптекаря» заказали по интернету партию таблеток от кашля. На тот момент польский препарат «Туссал» свободно продавался в любой белорусской аптеке, но один из входящих в него компонентов значился в российском списке запрещенных психотропных веществ. После того, как Тверской суд столицы приговорил курьеров к большим срокам за контрабанду и сбыт психотропных средств, разразился скандал, и президент РФ просто помиловал их своим указом. Но четыре года белорусы все-таки отсидели.

Запятая от чиновников

История с Конновой вызвала столь мощный общественный резонанс не только из-за методов работы нечистоплотных следователей. «Эта история очень показательна в том отношении, что так продают и покупают препараты очень многие, потому что других вариантов нет, — говорит член Координационного Совета по делам инвалидов при Общественной Палате РФ, президент Ассоциации больных туберозным склерозом Ева Стюарт. — И вопрос этот не решен, он просто замят. Что же это за закон, который можно просто так отменить? А если нет такого освещения в сети?

Вывод печальный: одно уголовное дело можно отменить из-за шума и огласки, а другое нет.

И люди сядут?».

Изменить одним росчерком пера в любую сторону можно все, что угодно, считает общественница. Это как «казнить нельзя помиловать», где чиновники ставят запятую, как сами пожелают. «Так, в мире используется препарат “Сабрил”, — приводит пример Стюарт. — Это лекарство первого выбора при синдроме Веста, туберозном склерозе и многих других заболеваниях, связанных с эпилепсией. Препарат не новый, ему более 15 лет. С 1997 по 2003 год он был зарегистрирован и в России. Потом он пропал, а больные дети остались, их росчерком пера не убрать. И родители покупают этот препарат сами и продают сами, и таких примеров много».

Проблемы с перерегистрацией старых и регистрацией новых препаратов бьют по пациентам с самыми разными заболеваниями — от онкологии до ВИЧ-инфекции. Не являются исключением даже счастливчики, попадающие в самую успешную отечественную программу по лекарственному обеспечению «семи высокозатратных нозологий». Запущенная более 10 лет назад программа не предусматривает обеспечение препаратами второй, инновационной линии. Например, из всей базовой терапии муковисцидоза в нее включен только один препарат «Пульмозим».

«Для абсолютного большинства российских больных недоступны препараты персонифицированной терапии (так называемые, корректоры и потенциаторы), которые могут исправить генетический дефект при определенных мутациях, и кардинально изменить течение муковисцидоза у более чем половины пациентов, — рассказала президент правления Всероссийской ассоциации для больных муковисцидозом, главный научный сотрудник лаборатории генетической эпидемиологии ФГБНУ «Медико-генетический научный центр» профессор Наталия Каширская. — Эти препараты уже получают больные в США, Канаде и большинстве стран западной Европы. Парадокс заключается не только и не столько в том, что из-за высокой стоимости наше государство не может обеспечить ими всех нуждающихся, а в том, что препараты не регистрируются в России и официально не ввозятся в нашу страну. Специалисты прилагают все усилия к тому, чтобы терапия стала доступной, однако повлиять на сложившуюся ситуацию практически не могут».

Заявительная регистрация

Что касается Минздрава, то его позиция по вопросам регистрации, как и по многим другим, чисто бюрократическая. Комментируя историю с Конновой, ведомство заявило, что регистрация в России носит заявительный характер, при этом в стране одни из самых коротких в международной практике сроки экспертизы лекарственного препарата — 110 рабочих дней. Как побудить (или хотя бы не отпугнуть) производителей, чьи лекарства нужны нашим больным, регистрировать их в России, министерство, похоже, не интересует.

Впрочем, при желании чиновников, регистрационные проблемы могли бы быть вполне решаемыми, считает глава «Лиги защитников пациентов» Александр Саверский. По его словам, по закону, для того, чтобы заявить лекарство на регистрацию даже не требуется производитель или дистрибьютор — это может сделать любое физическое или юридическое лицо. Другое дело, что фактически пройти процедуру регистрации, оплатить ее физическое лицо не может.

«Этот вообще не медицинская проблема, а элемент рыночного регулирования, который в данной ситуации очень мешает.

Потому что, выходит, кому надо, тот и регистрируется. А кому не надо? А кому надо, но он не может этого сделать? Поэтому, государство должно отталкиваться от потребностей населения, и само регистрировать и приобретать необходимые препараты», — считает эксперт.

Метод проб и ошибок

Отсутствие регистрации — не единственная преграда на пути между российским пациентом и спасительным лекарством. Еще сложнее изменить саму систему мониторинга нуждаемости в препаратах, считает член Общественной палаты республики Татарстан, директор АНО «Ассоциация содействия больным синдромом Ретта» Ольга Тимуца.

При синдроме Ретта в большинстве случаев дети получают противоэпилептические средства, многие в старшем возрасте — психотропные препараты. Но беда в том, что подобранная в индивидуальном порядке лекарственная терапия (например, противосудорожная) часто включает препараты, которые не входят в списки льготных лекарств. Кроме того, эпилепсия при синдроме Ретта до конца не изучена, и зачастую родителям рекомендуют попробовать новые препараты, которые или дороги, или не зарегистрированы в России. Еще одна проблема заключается в том, что в России не разработаны рекомендации лечения синдрома Ретта. То есть нет того документа, на который врач может опираться при лечении.

«Все это означает, что родители не могут законным путем добиться для своих детей ни спецпитания, ни биодобавок, которые могут стабилизировать их состояние, — говорит Тимуца. — Люди вынуждены покупать все это самостоятельно, как правило, в закрытых группах в соцсетях, где они обмениваются опытом и информацией. Для орфанных заболеваний, увы, бесконечны пробы новых средств, поскольку часто врачи не знают, как лечить такого ребенка. Стоят они дорого, а если не подходят, их нужно продать, чтобы купить новые препарат», — поясняет Тимуца.

И даже тогда, когда, казалось бы, нет формальных препятствий в получении нужных препаратов, больные страдают из-за неповоротливости бюрократической машины. Так, пациентам с порфирией лечение при приступе нужно экстренно — такова особенность заболевания, но быстро препарат выдать нельзя. «Согласно российскому законодательству сначала нужно собрать документы, провести торги. На все это может уйти пара месяцев. Только лекарство уже капать будет некому, без лечения пациент с порфирией умирает через три недели.

Когда родственники пациента осознают, в какой ловушке они оказались, они готовы на любые меры, чтобы спасти родного человека.

Потому что когда умирает твоя дочь — тебе некогда соотносить свои действия с буквой закона», — говорит руководитель Российской ассоциации порфирии Ольга Павлова.

Без чеков и гарантий

Любые пути приобретения лекарств в обход государственных программ всегда полулегальны и ненадежны. Лекарства закупают за границей, ищут связи и посредников, покупают с рук у таких же пациентов, и все это без чеков и гарантий. «А дальше наступает второй этап манипуляций с препаратами, — объясняет Павлова. — В упаковке четыре ампулы, для спасения жизни нужно две. Лекарство дорогое. Что с ним нужно сделать? Правильно — продать. Найти другого, такого же растерянного и умирающего. В этой схеме все строится на доверии и общем горе».

Бывает, что людей обманывают, но чаще все-таки спасают: дают препарат в долг, отдают бесплатно просроченный (он помогает еще минимум полгода), помогают собрать средства, делятся контактами знакомых за границей.

«Очевидно, что покупать лекарство с рук — неправильно. Оно может оказаться поддельным, неработающим, вредным, даже смертельно опасным. Но и с такой степенью риска есть надежда на спасение, а без лекарства нет никакой», — говорит Павлова.

Как на все это смотрит государство? Никак. Потому что непонятно, как структурировать весь этот оборот спасительных, но нелегальных лекарственных средств. А регистрировать и включать в клинические рекомендации дорогие инновационные препараты и вовсе опасно, так как сразу начнется движение за внесение их в госпрограммы лекарственного обеспечения. Проще затыкать дыры отечественными аналогами.

«Спросить можно только с пациента»

«В большинстве российских регионов не хватает средств для закупки препаратов, поэтому нужно экономить бюджет, — говорит председатель правления Ярославской общественной организации помощи больным муковисцидозом «Маленький Мук» Наталья Матвеева. — Один из путей такой экономии — закупка непроверенного российского аналога, вместо более дорогостоящего проверенного препарата. У пациента выбора нет, ведь даже для того, чтобы доказать наличие побочных эффектов, он возьмет предложенное ему лекарство, а тот препарат, который действительно помогает, купит за свои деньги».

Оформление побочных эффектов — единственный законный путь к тому, чтобы провести индивидуальную закупку необходимого препарата.

Такая закупка возможна лишь после того, как специальная врачебная комиссия рассмотрит задокументированные факты нежелательных действий препарата и признает жалобы пациента обоснованными. «Но это же эксперимент над здоровьем, — возмущается отец больной девочки Андрей Вазин. — Почему мы должны его ставить? И уж тем более на детях! Если оригинальный препарат помогал, хорошо действовал, почему, без врачебных назначений, а лишь для экономии бюджета препарат меняется? И ведь часто эта экономия оказывается абсолютно ложной, так как потом приходится бороться с последствиями неправильного лечения. И никто за это не несет ответственности, ни одно должностное лицо», — говорит Вазин.

Самое обидное, что хотя проверенные оригинальные препараты действуют намного эффективней, разница в закупочной цене препаратов может составлять всего лишь несколько рублей, добавляет Матвеева. Но закон о госзакупках 44-ФЗ буквально выводит на рынок непроверенные лекарства. «И никто не отвечает за вред, который наносится здоровью человека, особенно, ребенка, — констатирует Матвеева. — С кого спрашивать пациенту? С лечащего врача, с чиновника? А с пациента, получается, спросить можно, как в ситуации с Конновой».

Никто в нашей стране не несет ответственности и за ухудшение здоровья пациента, который годами может ждать закупки действительно нужного ему препарата, добавляет президент межрегиональной благотворительной общественной организации «Хантер-синдром», член экспертного совета комитета Госдумы по охране здоровья Снежанна Митина. По ее словам, практика показывает, что даже после выигранных судов, постановления которых обязуют купить препарат, органы здравоохранения не проводят закупку, экономя средства.

Штраф за невыполнение судебного решения заплатить дешевле, чем купить дорогостоящий препарат.

И примеров таких штрафов немного, как и в целом санкций в отношении не выполняющих своих обязанностей по лекарственному обеспечению чиновников. Особенно в нынешнюю эпоху импортозамещения. Зато для больных, пытающихся достать действительно нужное лекарство, статей (и административных, и уголовных) предостаточно. «Был бы человек, а статья найдется, — говорит Саверский. — В 61-ФЗ “Об обращении лекарственных средств” четко сказано, что в России используются только зарегистрированные лекарственные средства. Поэтому даже ввоз такого лекарства из-за рубежа уже можно рассматривать по-разному. И тут все зависит от позиции следствия. Можно, например, инкриминировать человеку незаконную медицинскую деятельность без лицензии. Или нарушение требований безопасности для жизни и здоровья потребителя, потому что непонятно ведь, что это за препарат, коль в России он не легитимен».

«Наше государство не умеет считать»

По словам Саверского, еще на этапе своего обсуждения 61 закон вызвал бурю протеста, в том числе и потому, что, по мнению экспертов, он должен был называться не «об обращении лекарственных средств», а «об обеспечении лекарственными средствами». «Всего одно слово, но это слово меняет все, — объясняет правозащитник. — Сейчас получается так, что эти лекарства обращаются в космосе и никакого отношения к лекарственному обеспечению граждан РФ не имеют. У нас даже медицинское сообщество плохо информировано о лекарствах, которые появляются в мире. Поэтому кому как повезет».

По словам Саверского, все эти бюрократические барьеры, проволочки, усложнение процедуры регистрации направлены только на одно — экономию средств. Но на самом деле, «наше государство просто не умеет считать», и в действительности все может быть ровно наоборот, считает эксперт.

Чиновники считают прямые расходы, не задумываясь об эффективности расходов на здоровье населения вообще и, в частности, на возвращение способности трудиться, на продолжительность активной жизни.

«Есть европейские исследования, которые показывают, что каждый вложенный в профилактику сердечно-сосудистых заболеваний рубль дает экономическую выгоду в семь рублей, при заболеваниях опорно-двигательного аппарат — 3,5 рубля, — отмечает Саверский. — Но расчеты нашего государства находятся в пределах видения на три года, тогда как эффективность расходов на здоровье видна только тогда, когда вы считаете как минимум поколениями, а в идеале продолжительностью человеческой жизни — тогда становится понятно, насколько окупается эта инвестиция».