«Истребив их поголовно»

«Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно», говорилось в директиве о расказачивании, подписанной 29 января председателем ВЦИК юной Советской республики Яковом Свердловым. 

Непосредственно расказачиванием занялся двадцатилетний глава Донбюро Сергей Сырцов.

Он приказал арестовывать всех мужчин в возрасте от 18 до 55 лет.

За одного убитого красноармейца — убивать сотню казаков.

Если арестованный сбежал — расстреливать пятерых по решению трибунала из четырех человек: комиссара, двух коммунистов и одного кандидата.

Впервые в приказе Сырцова упоминались этапные пункты, где осужденные должны были дожидаться своей отправки в другие губернии.

«Советская власть простит вас»

В ловушку красного террора после гражданской многие казаки попадались из-за агитации.

Трудно было устоять перед призывом члена Донского областного исполнительного комитета, казака станицы Усть-Медведицкой Филиппа Миронова:

«Донские казаки и крестьяне! Много вас бродит в Грузии и по горам Кавказа, боясь вернуться домой. Вернитесь в свои разоренные углы, к своим покинутым семьям.
Вас ждут!.. С глазами, наполненными слезами, с страшною сердечною кручиною и душевною тоскою — твоя старуха мать и преждевременно высыхающая жена, окруженная голодными детьми, — целыми днями и ночами глядят за околицу, поджидая своего родного пахаря, своего кормильца.
Вернись, донской казак, в свой родной хутор, в свою станицу…

Советская власть, если вы искренне покаетесь, простит вас и предаст забвению ваше преступление пред трудящимися массами».

Это 1920 год, Гражданская война уже закончилась. Таким призывам верили. И погибали.

Могилы под столетним песком

24 января, в день столетия подписания директивы, в храме станицы Старочеркасской шепотом просила милостыню женщина. Ей везло — подавали охотно. Несколько тысяч человек приехали на панихиду из разных мест, чтобы склонить головы в молитве о примирении, об убитых казаках. Их слышал и Сергей Горбунов. От волнения он прислонился к побеленной стене храма.

— За овец убили моего деда, младшего урядника Павла Шинопалова, — рассказал Горбунов. — Пришли из комитета бедноты станицы Усть-Медведицкой. «Ты, — сказали, — прячешь овец от советской власти». Старший вытащил огромный черный револьвер. Выстрелил и переступил через деда. Под яблоней в саду его похоронили. А других казаков — около 92 человек — вывозили далеко в буруны. Стреляли.

Песком присыпали — вот и вся могила.

Таких много по всему Дону. И все они столетним песком засыпаны. Не узнаешь.

Нет могил и памятников казакам, где можно бы выплакаться их родным. Поэтому после панихиды черно-сине-красный строй казаков пошел к Покровской войсковой часовне, где похоронены казаки, убитые в годы Азовского осадного сидения и в Отечественной войне 1812 года.

Шел дождь. Постепенно все покрывалось ледяной коркой. В строю был и Игорь Соловьев, внук Валентины Пономаревой.

Казачий детский дом

Валентине Пономаревой было около пяти лет, когда ее отца расстреляли красные. Он вернулся с первой мировой войны, на его груди — две медали, одна из них — «За храбрость».

Маленькая девочка так и не смогла вспомнить, за что убили ее отца. 

— Очевидно, за то, что он служил в царской армии, — рассказал Игорь Соловьев, внук Пономаревой. Осиротевшую семью вместе с другими семьями выгнали из дома в станице Константиновской (Ростовская область). Они долго шли по России под охраной калмыков. В детей и женщин бросали камни и палки. По дороге умер младший брат: младенец не вынес тяжелой дороги. А мать умерла уже на Урале.

Валентину отдали в казачий детский дом, где жили такие же сироты, оставшиеся без родителей.

Их приучали любить власть, которая убила их родителей.

Детям шили костюмы. Сохранилась фотография, где Валентина одета в праздничный наряд накануне какого-то праздника. Относились воспитатели к детям хорошо потому, что здесь было уральское казачье войско, которое тоже пострадало от репрессий. Многие воспитатели были раскулачены.

Девочка Валя выжила — за ней приехали ее дальние родственники из станицы Константиновской и забрали из детдома.

Когда советская власть закончилась, бабушка Валя встала перед иконой на колени, перекрестилась и сказала:

— Слава тебе, Господи!

Ямы. А вокруг — груши и белый песок

В 20-е, перед выселением казачьи семьи выгоняли из своих хуторов в открытое поле, где они жили в вырытых землянках, которые они называли «ямы».

— В четырех-пяти километрах от хутора Захаровского (Еланского юрта), вверх по речке в овраг сгоняли казаков, лишившихся всего своего имущества, — рассказал Валерий Ушаков, сотрудник музея Шолохова станицы Вешенской. — Здесь люди выкопали себе землянки. Вокруг старались поддерживать чистоту. Присыпали дорожки песочком. Сажали груши. А потом казаков угоняли в северный Казахстан.

«Всех в одной хате порубили шашкой»

— У твоего прадеда был двухэтажный дом с балясинами. Мельница. Рысаков запрягал в двуколку, ехал в гости к дочерям по хуторам. Ради забавы сыпал золотые монеты в деревянное корыто — куры не клевали. А он смеялся и говорил: «У меня куры денег не клюют», — тихо рассказывала моя бабушка Нина Бакулина, поглядывая за дровами, которые догорали в грубке (так называли печку). Нужно было пододвигать дрова вглубь, чтобы угольки не падали на пол. И хоть внизу была прибита железная пластина, бабушка все равно боялась огня: много лет назад в грубку красноармеец сунул пучок соломы и поджег дом.

— Весь хутор, от местечек Грушевской до Рубежного сожгли красные. Убивали целые семьи. Мы чудом спаслись. Нас дома не было, мы с с подружкой играли в виноградниках, что росли вверху на горе.

Вдруг видим — всадник:

— Вы красные или казаки? — заорал.

Мы испугались:

— Красные, казаки, красные — говорим.

— Убегайте быстрей! Мы сейчас будем жечь!

Нина со своей подружкой предупредили родителей. Они схватили в котомку, что под руку попалось, и побежали. Спрятались в крутом яру.

Лошади живьем горели в конюшне. Их дикий прощальный крик сливался с криком людей. Только к вечеру чудом спасшиеся люди спустились с горы и увидели страшную картину. Весь хутор горел.

— Мы, девчонки побежали по улице, — вспоминала бабушка Нина. — Заглянули к соседям в окно, забрызганное кровью. Здесь жила семья Офицеровых. Лежали на полу: дед, отец, мать, дети. Младенец надвое разрубленный. Всех в одной хате порубили шашкой. Мне стало плохо. Я стала так громко кричать, что прибежала моя мать и увела меня обеспамятевшую со двора.

«Эй, казак! Где твои лампасы?»

— Маленьким я слушал жуткие рассказы моей бабушки и плакал. Плакал от бессилия, что не могу воскресить своего деда-есаула Трофима Ландырева, кавалера четырех Георгиевских крестов. Он из рук Николая II получил золотое оружие, — рассказал Алексей Ландырев, потомок разоренного казачьего рода. — У деда было четыре лошади: строевая и две рабочих, а одна выездная — ахалтекинец по кличке Узбек. Было в собственности два рыболовный участка, где трудились артель рыбаков. Один участок на Дону, а другой на Азовском море. Род был очень зажиточный.

Большевики забрали все! Всю скотину со двора свели. Забрали и вещи, и постели с перинами, и одежду.

А через некоторое время пришел к воротам двора парадный конь деда — вороной ахалтекинец Узбек. Стал ржать — звать деда. Но он запретил его пускать, сказал: «А то комиссары скажут, что мы его украли». Конь долго ржал. Так жалобно, что дед сидел и плакал. Потом конь отошел от ворот, упал и — издох. Трогать его не стали, но все равно, прискакавшие комиссары обвинили деда в гибели коня: сказали, что это он его уморил. И застрелили деда на глазах у всей семьи в 1930 году у ворот своего дома в хуторе Ельбузд (Ростовская область, Батайский район).

Комиссары вскочили на коней и ускакали.

А ночью к бабушке примчался ее двоюродный брат, который был большевиком и сказал: «Вера, бери, что унесешь, забирай детей и бегите, они решили вас в ямы свезти». Бабушка Вера Ландырева, собрав, что смогла унести и взяв двоих своих детей Василия и Валентину, бежала в станицу Кавказскую (ныне город Кропоткин).

Бабушку очень редко прорывало на откровения. Она жуть как боялась коммунистов.

Когда умирала в 1985 году, одними из последних ее слов были: «Я знаю, что это грех, но я их не прощаю».

— И я тоже не прощаю за погубленные и раскиданные по миру казачьи роды. За разоренные родовые гнезда, где ныне живут «хозяева» — потомки тех, кто делал это самое «расказачивание», — сказал Ландырев. — «Эй, казак! Где твои лампасы?» — кричала ростовская босотва вслед моему отцу, который ходил в железнодорожной форме и в фуражке набекрень, откуда выбивался казачий чуб.

Миллионы исчезли с земли

По данным, собранным для Донского войскового округа, численность казаков перед революцией 1917 года составляла 1 351 812 человек. Плюс 939 003 коренных донских крестьян. «Казаками были 49 процентов от 4 миллионов жителей Дона и 44 процента от 3 миллионов жителей Кубани. Донское и Кубанское казачьи войска были наиболее значительными, посчитал историк Питер Кенез, профессор Калифорнийского университета.

Сколько осталось казаков после террора — неизвестно. В первой Всероссийской переписи населения данных об этом нет. В 2002 году к казакам себя относили 140 028 человек в России. 

Нереестровые вышли вперед

Местные власти 24 января 2019 года запланировали проведение панихиды в станице Старочеркасской. Но оппозиционные нереестровые казаки решили опередить их. За четыре дня до официального празднования нереестровые казаки попытались собраться в библиотеке имени Шолохова. Но пожарные закрыли помещение. Организаторы нашли другое место — библиотеку имени Герцена, почти на окраине города, где, наконец, около 70 человек расселись в тесном зале.

Известного историка Андрея Венкова не было. Многие люди пришли только из-за Венкова. Они хотели услышать его точку зрения на события столетней давности. Но известный краевед, семья которого тоже пострадала от репрессий, не пришел.

— В зале будет много людей, которые будут выступать с провокационными заявлениями, — назвал Венков причину своего отсутствия в телефонном разговоре с корреспонденткой Coda. —

Библиотека, как государственное учреждение, очень сильно рискует тем, что в ее стенах собрались люди, призывающие казаков объединиться с украинцами и вместе идти против России.

— А кто призывал?

— Николай Лысенко. Нужно внимательно почитать его книгу «Геноцид казачества», — сказал Венков.

Лысенко, ультраправый политик, действительно выступил в библиотеке перед оппозиционными казаками. С 1991 года он организовал и возглавлял Национально-республиканскую партию России (НРПР). Лысенко известен тем, что в 1995 году на заседании Государственной Думы сорвал крест со священнослужителя и размахивал им. Разорвал украинский флаг — за это его лишили на несколько месяцев права голоса в Думе. В 1996 году в кабинете Лысенко прогремел взрыв, который по версии следствия, устроил сам же политик. Лысенко арестовали, но суд его оправдал. Следствие тут же выдвинуло второе обвинение — хищение компьютера в Думе — Лысенко приговорили к полутора годам тюрьмы. За это время его партия прекратила существование.

Долгие годы Лысенко не было видно на политическом олимпе и вот, как оказалось, он стал заниматься казачьей темой.

В своем выступлении он говорил, что официальные историки намеренно замалчивают геноцид казаков, который начался в 1918 году и закончился лишь в 30-х. Вместо слово геноцид используются слова «расказачивание» и «репрессии». Но эти два слова неверно истолковывают ту страшную ситуацию.

— Тот режим, в котором мы существуем, не имеет ни малейшего намека на демократию, какая была в казачьих обществах, — говорил Лысенко. — В обществе нет низовых демократических явлений. Сегодня нам крайне необходимо создать пул ученых, которые говорили бы правду, так как гуманитарная наука сегодня практически уничтожена. Российская власть не признает геноцид казаков, и тут необходима помощь международного правового сообщества, которое должно признать геноцид казачества и заставило бы это сделать и Россию.

Лысенко говорил долго и обстоятельно. После него тоже были докладчики, которые отстаивали свою точку зрения не менее убедительно. И все было тихо до тех пор, пока не вскочил со своего места Александр Дзиковицкий, лидер Всеказачьего общественного центра.

— Мы были нацией. Сильной. Мы турчанок брали [в жены). Жаль, что перестали брать сегодня, — неожиданно крикнул Дзиковицкий. С 1997 он был учредителем и главным редактором газеты «Казачий взгляд». За экстремистские статьи Дзиковицкого в 2012 году приговорили к одному году колонии-поселении по ст. 282 УК РФ (возбуждение ненависти и вражды по признаку расы и национальности).

После избиения демонстрантов казаками во время акции «Он нам не царь» в мае прошлого года Дзиковицкий назвал реестровых казаков «карманными атаманами Путина»

— Получается, у нас нет своей памятной даты и 24 января мы будем вместе с реестровыми (казаками) праздновать постановление Свердлова, — Дзиковицкий попытался отговорить собравшихся людей идти на официальную панихиду, которую реестровые казаки провели 24 января.

Однако среди собравшихся выступление Дзиковицкого не вызвало поддержки:

— Панихида — это не празднование, — сказал ветеран казачьего движения 90-х годов Алексей Кощеев и вышел покурить на ступеньки библиотеки.

— Мы хотели поставим большой памятник убитым казакам и казачкам, их детишкам. Но нет этого памятника. Да и фамилии убитых мало кто знает. Сейчас к казакам липнут, как репей, всякие начальники.

А как придут ночью к этим начальникам из КГБ, прижмут к стенке, так и всех нас и сдадут.

Кощеев затянулся глубоко и бросил сигарету в снег, приминая ее резиновым китайским сапогом.

Атаман не услышал 

Сегодняшний атаман Всевеликого войска Донского Виктор Гончаров не стал участвовать в работе круглого стола в Новочеркасске, посвященном 100-летию расказачивания, дал интервью местному телевидению и уехал. В музее истории донского казачества не смогли сделать выставку:

— Нет экспонатов, — сказала директор музея Светлана Сиденко. И добавила:

— Мы опасались проводить мероприятия, касающиеся этой даты, и все же решили выбрать формат «круглого стола», куда пригласили ученых, потому что тема расказачивания — очень тяжелая, — сказала она.

Сиденко опасалась не зря. Началось все с докладов историков.

— Постановление Оргбюро ЦК РКП было без подписи и без буквы «б» (большевиков — Coda). Оно действовало всего четыре дня, с 4 по 10 марта. Расстреляли где-то 300 человек, а потом началось восстание, — говорил профессор Андрей Венков.

Его поддержал коллега — доктор исторических наук Александр Скорик, который к расказачиванию отнес и расформирование 5-го донского корпуса в 1945 году после второй мировой войны.

Неожиданно встал протоиерей Олег Добринский.

— Так был геноцид казаков или нет? — спросил он громко и четко, как обычно читал молитвы в храме, а до этого отдавал приказы на плацу: Добринский закончил Ростовское высшее военное командно-инженерное училище ракетных войск.

— Была попытка геноцида, не доведенная до конца, — запинаясь ответил ему Венков.

— Нюрнбергский процесс — это дом отдыха для тех, кто осуществлял репрессии, — голос протоиерея гремел на весь зал. — Мне на исповеди люди рассказывали страшные вещи. Один из них — командир артиллерии Виктор Иванов.

До 30-х годов включительно шли расстрелы.

Об этом и Шолохов писал Сталину письмо, где рассказывал, как секретарь крайкома партии Зимин уничтожал людей. До тех пор, пока мы не дадим правовую и нравственную оценку людям, которые уничтожали казачество, не будет спокойствия в душах. На лжи нельзя воспитывать детей. И все наши усилия — круглые столы, установление мемориальных досок — это «пшик»!

Священник поправил крест на груди и орденскую планку.